Повседневная жизнь советской богемы от Лили Брик до Галины Брежневой - Александр Анатольевич Васькин
Повседневная жизнь советской богемы от Лили Брик до Галины Брежневой читать книгу онлайн
О повседневной жизни советской богемы — писателей, художников, артистов — рассказывает новая книга Александра Васькина. В ней — сотни известных имен, ставших таковыми не только благодаря своему таланту, но и экстравагантному поведению, не вписывающемуся в общепринятые рамки образу жизни. Чем отличалась советская богема от дореволюционной, как превратилась в творческую интеллигенцию, что для нее было важнее — свобода творчества или комфорт, какими были отношения между официальным советским искусством и андеграундом? Где жили и работали творческие люди в Москве, как проводили время в богемных ресторанах и кафе, в мастерских и салонах, на выставках и квартирниках, капустниках и тусовках? Где были московские Монмартр и Монпарнас, что означало «пойти на Уголок», где обитали «Софья Власьевна», «государыня», «Гертруда», «нарядная артистка РСФСР» и «фармацевты»? Ответ на многие интересные вопросы вы найдете на этих страницах — своеобразном продолжении прежней книги автора «Повседневная жизнь советской столицы при Хрущеве и Брежневе», снискавшей большой успех у читателей.
Мастерская Мессерера с конца 1960-х годов размещалась на Поварской улице, причем нашел ее он сам. Идея фикс обрести долгожданную творческую свободу именно в окрестностях «вставной челюсти Москвы» — Нового Арбата пришла к художнику осенью 1966 года на втором этаже кафе «Ангара», где он сидел с другим «королем» Львом Збарским, сыном академика, бальзамировавшего тело Ленина. Тогда стеклянные громадные книжки («сберкнижки архитектора Посохина») смотрелись очень эффектно на фоне старой арбатской застройки, представляя собою причудливую смесь советского хайтека с дореволюционным модернизмом. На чердаках старых московских домов и решили искать помещение для мастерской.
А кто ищет — тот всегда найдет. К поискам пустых чердаков приступили чуть ли не на следующий день. Тогда никаких домофонов на дверях подъездов не было: заходи, кто хочешь, что значительно облегчило художникам сам процесс. Вооружившись необходимым слесарным инструментом (кусачками, металлическим молотком), а также фомкой, они сели в «Волгу» Збарского и отправились по кривым приарбатским переулочкам в поисках хорошей фактуры. Приглядев понравившийся чердак, они поднимались на пятый или шестой этаж (а выше почти и не было), вскрывали чердачные двери, заходили внутрь и оценивали потенциал пространства. Опыт открывания даже самых сложных замков и преодоления всевозможных преград в виде бдительных жильцов и техников-смотрителей пришел быстро. Неделя-другая — и список годившихся для мастерской чердаков был готов. Лучшим оказался чердак в доме 20 на Поварской улице — ведь он находился как раз в районе Нового Арбата.
Не менее увлекательной обещала быть следующая стадия — получение разрешения на организацию мастерской, которая в СССР никогда не принадлежала художнику, официально числясь за художественным фондом. Тогда ведь вся недвижимость была государственной, то есть народной. Кровопийцы-бюрократы своими претензиями могли кого угодно довести до белого каления, а справки можно было собирать всю жизнь. «С первым мы справились легко, — вспоминает Мессерер. — Мы были знакомы со многими архитекторами, и в том числе с Виктором Егеревым — главным архитектором Киевского района Москвы. Пришли к нему на прием и сказали: “Слушай, старик, ну отдай ты нам это помещение!” Виктор был отзывчивый человек, бывший фронтовик, вообще славный парень. Он тут же согласился. Я сделал проект верхнего этажа здания, и начались хождения по мукам: БТИ, пожарная охрана, санэпидемстанция, межведомственная комиссия… Чиновников мы неизменно привечали различными коньяками, конфетами и другими подарками. Брали все, а пожарные просто обожали коньяк. И так мы дошли наконец до райкома партии — и здесь встретили неожиданное сопротивление. А ведь мы с Левой уже поверили в успех, и вдруг какой-то третий секретарь райкома встал насмерть и отказался подписать разрешение! Мы совершенно растерялись, не знали, как найти подход к этому непримиримому коммунисту. Стали наводить о нем справки, и тут выяснилось, что с младшим братом Левы, фармацевтом Витечкой, “непримиримый” ночи напролет режется в карты. Ключ был найден, дальнейшее оказалось делом техники…» Пути Господни неисповедимы: третий секретарь райкома партии оказался поклонником преферанса. Это еще ничего, в некоторых райкомах встречались даже игроки на бегах!
Казалось бы — хождение по мукам закончилось, но все только начиналось. Всучить коньяк пожарному в обмен на справку — что может быть проще? А вот попробуйте уговорить советских строителей, не поднимающих головы от домино, начать работу. И здесь уместно вспомнить Михаила Жванецкого, который впоследствии станет одним из желанных гостей чердака на Поварской: «Врачу, конечно, можно не платить, если вам не важен результат». Так и со строителями. Бригадир запросил такую взятку, что у художников глаза на лоб полезли. А люди они были не бедные, хорошо зарабатывая на иллюстрациях, Мессерер к тому уже активно трудился на театральной сцене, но озвученной прорабом сумме все равно удивились.
Строили без выходных и проходных. Все два года работяг хорошо поили и кормили, как на убой, водили за свой счет в лучшие рестораны, на худой конец, в шашлычные у Никитских Ворот и напротив памятника Пушкину (это были одни из самых популярных шашлычных Москвы). Кроме того, Мессерер и Збарский ежедневно по очереди утром заявлялись на стройку, стимулируя деньгами аж три строительные бригады. На всю жизнь запомнил Мессерер переиначенную работягами арию нищего из «Бориса Годунова» («Борис, а Борис…») — когда он забыл деньги, то услышал в свой адрес: «Борис, а Борис, ты народ опохмелять-то думаешь? Ты же видишь, люди больные все!»
Непомерная взятка принесла свои плоды: во двор дома привезли строительный кран «Пионер» для поднятия стройматериалов наверх, по сути был заново отстроен новый этаж — седьмой, перекрытый новой, высокой крышей, опиравшейся на стены восемь метров высотой! В общем, не мастерская, а конфетка. Новый 1969 год начался со въезда в мастерскую.
Пожалуй, это была лучшая и одна из самых больших студий на всю Москву. Уже само строительство сделало ее привлекательной не только для коллег, но и друзей, знакомых из самых разных сфер жизни. Мессерер и до того был известен как человек широкой души и небедный, денег он не считал, но они у него водились, ибо он работал как вол. А тут еще и страшно дорогую мастерскую себе забабахал. Естественно, многим хотелось посмотреть. Публика на Поварской была все та же, что у Эрнста Неизвестного, но ее было гораздо больше, под стать огромному пространству — физики, лирики, шизики, послы, диссиденты, а еще зарубежная богема — Артур Миллер, Генрих Бёлль, Микеланджело Антониони, Тонино Гуэрра, Марчелло Мастроянни, Катрин Денёв, Бернардо Бертолуччи, Морис Бежар, Альберто Алонсо и др. Их советская богема особенно ценила, стараясь любым способом заполучить к себе и усадить в красный угол, чтобы затем как бы всуе говорить о том, что «ко мне тут Феллини заходил на прошлой неделе». А вот американскую коммунистку Анджелу Дэвис Мессерер в свою мастерскую все же не пустил, из принципиальных соображений.
Нашелся и поэт — Юрий Кублановский, который облек повседневную жизнь мастерской Мессерера в стихотворную форму:
В столице варварской над суетой мирской
есть легендарный дом на тихой Поварской.
Там некогда подал нам потные ладони
суровый Генрих Бёлль; синьор Антониони
там пил на брудершафт с богемой продувной.
Дни баснословные! И посейчас со мной
и вопли хриплые певца всея Союза,
и Беллы черная и складчатая блуза,
усмешка Кормера, Попова борода…
Залить за воротник не худо в холода,
хоть я уже
